Пластический спектакль по мотивам детских стихотворений Агнии Барто.
Когда у людей не было ни доступной психотерапии, ни онлайн-марафонов, ни теории привязанности, ни ретритов в Гоа; ни антидепрессантов, ни мамских форумов; ни множества других прекрасных способов справиться с горем, а горя-то было хоть завались, и тревог, и предательств, и разлук и страхов; – но и радости тоже были; – и все это надо было как-то переживать; – тогда в дело вступала древняя магия. И приходили к людям разные другие люди, и звери, и вещи, и учили их терять и горевать, любить и радоваться, обладать и отпускать, качаться и вздыхать на ходу, опрокидывать грузовик и строить самолет, принимать друга без лапы и жалеть друга, брошенного под дождем…
В спектакле «Коридор Барто» мы снова обратились к древней магии бычков и мишек, потому что новая магия, кажется, уже работает не всегда. Потому что каждый день мы просыпаемся с ощущением, что доска кончается и мы сейчас упадем, а может быть уже упали и плывем по речке, и не тонем, но и к Тане вернуться не можем.
«Коридор Барто» – это пластический спектакль-ритуал, в котором героиня должна пройти через все стадии горя, встречаясь с волшебными помощниками и странными противниками, смутно знакомыми по далекому детству и, ну очень знакомыми по другим источникам истории. Этот мир состоит из звуков, танца и визуальных образов, в которых столько же от нашего первого утренника, сколько от черного вигвама, и еще неизвестно, что из этого более реально.
Мы не основывались на тексте с жестким нарративным сюжетом, а всей командой вслушивались и всматривались в этот мир, выращивая его из импровизаций, ощущений и нашего общего опыта. Для этого нам пришлось отказаться от множества привычных правил и способов работы (что неизбежно, если например художница перемещается между несколькими странами, а кураторка сидит в тюрьме…). Потому попытка и возможность услышать, почувствовать другого, с его болью и ограничениями, стала и главным содержанием этой работы, и принципом его создания.
Слон кивает головой и шлет поклон.
Возрастное ограничение – 16+
Продолжительность спектакля – 1 час 10 минут.
Спектакль проходит в ДК РАССВЕТ по адресу: Столярный пер., 3к15 (м. Ул.1905 года).
«Коридор Барто» – это совместный проект «Дочерей СОСО» и ДК РАССВЕТ.
Премьера спектакля состоится 25 и 26 декабря 2024 года.
режиссер, хореограф
АННА
ЗАКУСОВА
продюсер
АЛЕКСАНДР
АНДРИЕВИЧ
исп. продюсер
АЛЕКСАНДРА
ГОНЧАРОВА
художница
СОФЬЯ
МАТВЕЕВА
художница по свету
ЕЛЕНА
ПЕРЕЛЬМАН
звукорежиссер
МИХАИЛ
ЕНДЗА
мобиль
ЛАДА
РАСКОЛЬНИКОВА
АЛЕКСЕЙ
СУЛИН
АНТОН
КРАФТСКИЙ
маски
ТАМАРА
АБРАМОВА
МАРГАРИТА
ТРУБЧЕНКО
ударные
ЕВСЕЙ
ЗУБКОВ
виолончель
ЮЛИЯ
МИГУНОВА
гитара
ДМИТРИЙ
РЕССЕР
тех. директор
АЛЕКСАНДР
РОМАНОВ
пом. режиссера
МАРИЯ
АЛИСОВА
ОЛЕГ ЗИНЦОВ
журналист, театровед, заместитель главного редактора журнала «Театр» (2010 - 2021)
Пластический спектакль по мотивам детских стихотворений Агнии Барто – вторая постановка «Дочерей Сосо», сделанная без основательницы компании Жени Беркович, но даже в анонсе ясно различим ее голос. «Когда у людей не было ни доступной психотерапии, ни онлайн-марафонов, ни теории привязанности, ни ретритов в Гоа; ни антидепрессантов, ни мамских форумов; ни множества других прекрасных способов справиться с горем, а горя-то было хоть завались, и тревог, и предательств, и разлук, и страхов, и все это надо было как-то переживать», — ну да, как тут не вспомнить СИЗО № 6. Так вот, продолжает этот неподписанный, но безошибочно узнаваемый по интонации текст, «тогда в дело вступала древняя магия. И приходили к людям разные другие люди, и звери, и вещи, и учили их терять и горевать, любить и радоваться, обладать и отпускать, качаться и вздыхать на ходу, опрокидывать грузовик и строить самолет, принимать друга без лапы и жалеть друга, брошенного под дождем».
У этого спектакля вообще такой анонс, что моментально вспоминаешь все остальные проекты «Дочерей Сосо» — тревожный и волшебный мир, в котором добро если не побеждает, то каким-то непонятным науке способом не дает злу захватить все вокруг, вообще все. «В спектакле “Коридор Барто”, — продолжают “Дочери Сосо”, — мы снова обратились к древней магии бычков и мишек, потому что новая магия, кажется, уже работает не всегда. Потому что каждый день мы просыпаемся с ощущением, что доска кончается и мы сейчас упадем, а может быть, уже упали и плывем по речке, и не тонем, но и к Тане вернуться не можем». Продюсер спектакля — Александр Андриевич, режиссер и хореограф — Анна Закусова, композитор — Ольга Шайдуллина, но есть ощущение, что эту историю придумывали и все актрисы, как было когда-то с Жениной «Рисовой собакой» по стихам Федора Сваровского. «Мы не основывались на тексте с жестким нарративным сюжетом, а всей командой вслушивались и всматривались в этот мир, выращивая его из импровизаций, ощущений и нашего общего опыта, — говорится в анонсе. — Для этого нам пришлось отказаться от множества привычных правил и способов работы (что неизбежно, если, например, художница перемещается между несколькими странами, а кураторка сидит в тюрьме). Потому попытка и возможность услышать, почувствовать другого с его болью и ограничениями стала и главным содержанием этой работы, и принципом его создания».
ЛАРИСА МАЛЮКОВА
журналист
Мой веселый звонкий... Нет, мой черный мяч…
С его равномерного навязчивого стука об пол начинается премьерный спектакль «Коридор Барто» Дочерей СОСО. А почему-то в голове «Мой черный человек» Высоцкого: «И, улыбаясь, мне ломали крылья, мой хрип порой похожим был на вой, и я немел от боли и бессилья и лишь шептал: «Спасибо, что живой».
Во времена, когда слова, как снаряды падают на головы авторов, режиссеры предпочитают ставить «спектакли своими словами или вовсе без слов». Женовач, Половцева. И вот режиссер и хореограф Анна Закусова. Спектакль-сон – из детских игрушек, равной и текущей пластики, серпантина, детских плачей, страхов. Которые никуда не деваются. Текут посеребренным елочным дождиком из глаз.
Из колыбельной Барто, которая убаюкивает, не отпускает, тревожит. Как этот ритм, заданный мячом.
Виолончель выпрастывается из рок-муз, и поет ноя ( задающая настроение тревоги и боли партитура Ольги Шайдуллиной).
И взрослые девочки в воздушных белых - словно на утреннике – платьях с посеребренными нитями дождя из глаз, шепчут то ли молитву, то ли детские стишки.
Плачет Таня и из ее слез течет река. А может быть, мы сами уже в реке? Течем-истекаем рекою.
Пластмассовые красно-желтые самосвалы везут нас из детства из сада заблудившихся козлят, и не «вывозят». И не найти нам средства, чтоб вновь попасть туда.
Не плачь! В монологе Тани – злость ко всем этим заполонившем соцсети формально-гладким утешениям: Не плачь! Держись! Поплачь, легче станет! Да и вообще, чего плакать, сами во всем виноваты. Сама виновата. Эти жмурки не кончатся.
И Таня плачет одна: безутешно, навзрыд (Мариэтта Цигаль-Полищук / Наташа Горбас).
Девочки, как заведенные куклы, не могут остановиться… а доска кончается. Падает на пол и поднимается героиня в черном (Дарья Ворохобко).Падает и встает, падает и встает, падает….
И начинается колыбельная-хоррор: баюшки у дороженьки там где тьма сейчас я упаду.
Все очень просто. И вопросы – проще не бывает. Безответные. Как я держусь? Кто я? Как я? Почему мне не страшно? Почему, мне страшно?
Но главный «монолог» рождается из немоты - как в прологе «Зеркала» – «Я могу говорить.
Из сурдоперевода, отдельных мычащих режущих и рвущихся из онемевшего горла слогов и жестов. Вплоть до крика «Горит на солнышке флажок, как будто я огонь зажег!» и музыки уже нет. И спектакль закончен. А в голове не прекращается этот стук-ритм пролога. Пробуждая спящие рифмы к детскому слову «мяч» - не плачь, вскачь… палач.
МАРИНА ШИМАНДИНА
театральный критик
Спектакль-плач, спектакль-ритуал, спектакль о проживании травмы, боли и потери. О том, что так или иначе испытываем сегодня все мы, но в особенности – «Дочери Сосо»... Почти «мунковский» крик. Хотя этот крик стоит в горле уже почти три года.
Во времена «задушенной речи» главным выразительным средством становится тело – оно корчится, деревенеет, падает, выполняет однообразные механические действия.
В спектакле нет логичного последовательного развития событий, он состоит из мозаичных импрессионистских этюдов, но в финале, пройдя через этот страшный коридор, полный невидимых призраков, героини приходят к новому обретению языка. «Г-о-р-и-т н-а с-о-л-н-ы-ш-к-е ф-л-а-ж-о-к». Эту фразу Дарья Ворохобко «произносит» сначала на жестовом языке, словно подает кому-то отчаянные сигналы – «мы тут», «мы есть», «мы еще живы»! А потом сквозь мучительную немоту прорывается речь. И сам спектакль «Коридор Барто» – тоже акт вот такого обретения речи, акт сопротивления немоте и ужасу, охватившему всех после приговора Жене и Свете в июле. «Горит на солнышке флажок, как будто я огонь зажег». Маленький огонек, но он согревает».
ЕВГЕНИЙ ГИНДИЛИС
продюсер кино и телевидения
Одно из моих самых сильных впечатлений этого года – это, конечно, театр Дочерей Сосо и Жени Беркович. То, что они делали и делают, не поддается точному определению – это одновременно и непрерывный акт гражданского мужества, и сильнейшее художественное высказывание. Я видел эскиз Коридора Барто месяц назад на первом прогоне и уже тогда меня поразило, как движение и звуки могут прорывать стены молчания и немоты. Все, кто чувствует сейчас необходимость быть вместе, и все, кто любит свободный театр, – приходите посмотреть этот замечательный спектакль, который родился невзирая на все препятствия и казалось бы совершенно невозможные обстоятельства.
ЮЛИЙ ГУГОЛЕВ
поэт
Если вы хоть раз были на спектакле в исполнении Дочерей СОСО, вас зазывать не нужно. Если же не видели, то объяснять смысла нет, так что просто обращаюсь к вам с требованием веры и просьбой о любви. Я-то уже видел то, что сами создатели и исполнители спектакля пока называют не спектаклем, а эскизом. Скажу вам буквально те же слова, что я написал Жене Беркович.
Сильнейшие впечатления! Кажется, я прежде ничего подобного не видел. Пластический спектакль, который не просто включает в себя набор эффектных номеров, но является цельным высказыванием, результатом удачного поиска какого-то нового языка, новой драматургии, рождающейся из движений, ритма, пауз, а не из слов. Слова, конечно, тоже в спектакле звучат, но, звучат как-то совсем особенно. Они как будто свидетельствуют о том, что сами они, слова эти, ничего не значат. Или означают совсем не то, что можно услышать "на первый вслух". И что каждый услышавший одно и то же слово, возможно, слышит что-то свое. А с другой стороны, совокупность слов, крика, шёпота, слез и немоты, – все это может быть об одном и том же, что касается (или может коснуться) каждой и каждого вне зависимости от того, готовы ли они в этом себе признаться. И замечательный финал, когда из абсолютно разрушенного мира, из осколков языка, из полной деконструкции возникает новая речь! Повторяю, сильнейшие впечатления!